Семь Громов Божьих. Проповеди. Цитаты У. М. Бранхама. Форум. Блоги.

Вот еще одна довольно познавательная цитата из сочинений Яна Амоса Коменского. Читая это, можно согласиться, что прошло много лет, но нравы в христианстве остаются прежними.

Глава XVIII. Путешественник обозревает религию христиан
1. Увидя меня в ужасе, проводник мой сказал: "Ну, пойдем, я покажу тебе христианскую религию, которая зиждется на истинных откровениях божиих, удовлетворяет и простейших и умнейших людей, покажу, как она, с одной стороны, доказывает ясно небесную истину, так, с другой стороны, побеждает и противоречивые ереси, украшение которой - согласие и любовь и которая среди бесчисленных преследований до сих пор сохранилась и стоит непобедимою. Из этого ты легко можешь понять, что начало ее должно быть от Бога, и ты будешь в состоянии найти в ней истинное утешение". Обрадовался я этим словам, и мы пошли.
2. Когда мы пришли, я заметил, что у христиан есть ворота, через которые необходимо пройти к ним. Ворота эти стояли в воде, по которой каждый должен был перейти, умыться ею и принять их знамя, белый и красный цвет, с клятвою, что хочет присоединиться к правам и порядкам их, веровать так, как и они, так же, как и они, молиться, исполнять те же законы, что и они. Мне понравилось это как начало прекрасного, определенного порядка.
3. Пройдя в ворота, я увидел большую толпу людей; некоторые между ними отличались одеждою от других и, стоя то тут, то там на ступеньках, показывали какое-то изображение, так чудесно написанное, что чем более кто глядел на него, тем более не мог надивиться; но так как оно не было грубо разукрашено золотом или какими-либо яркими цветами, то издали его не особенно было видно. Поэтому-то я и обратил внимание на то, что стоявшие вдалеке меньше были тронуты его красотою; находившиеся же поближе не могли насытиться взорами на него.
4. Те, которые носили это изображение, чрезвычайно восхваляли его, называя сыном божиим и говоря, что в нем изображена всякая благодать, что образ этот послан с неба на землю, чтобы с него люди брали пример, как соблюдать в себе добродетель. И были радость и ликование, и, падая на колени, поднимали к небу руки и восхваляли Бога. Видя это, и я присоединил свой голос и восхвалил господа Бога, что он дал мне возможность прийти на это место.
5. Между тем я услышал много разных наставлений, чтобы каждый стремился достигнуть этого образа, и увидел, что они собирались толпами, а те, которым он был доверен, делали маленькие изображения с него и в какой-то обертке раздавали его всем; последние же с благоговением клали его в рот. Тогда я спросил, что это они здесь делают. Мне ответили, что недостаточно рассматривать только снаружи это изображение, но что оно должно пройти во внутрь, дабы человек мог преобразоваться в его красоте. Поэтому-то и говорят, что грехи должны уступить этому небесному лекарству. Удовлетворившись этим объяснением, я счел христиан за благословенных людей, раз они имеют такие средства и помощь для победы над злом.
6. Между тем, взглянув на некоторых, которые только что перед этим (как говорили) прияли в себя Бога, я увидел, что они один за другим предаются пьянству, ссоре, грязи, воровству и грабежу. Не веря своим глазам, посмотрел я попристальнее и убедился, что они и вправду пьянствуют и блюют, ссорятся и дерутся, грабят и бьют друг друга и хитростью, и силою, от буйства кричат и прыгают, пляшут, свистят, прелюбодействуют хуже, чем видел я у других; одним словом, я убедился, что они делают все наперекор тому, в чем их наставляли и что они обещались исполнять. Огорченный этим, я с сожалением сказал: "Ради господа Бога скажите, что это здесь делается?" - "Не удивляйся очень,- ответил толмач.- То, чему предлагают здесь людям следовать, есть ступень совершенства, вступить на которую не каждому позволяет человеческая слабость; те, которые других ведут к этому, более совершенны, но обыкновенный человек погружен в заботы, не может догнать их".- "Пойдем тогда к этим вожакам,- сказал я,- посмотрю-ка я на них".
7. И привел он меня к тем, которые стояли на ступенях, которые научали людей любить красоту этого образа, но сами, как мне показалось, делали это плохо. Слушал ли и следовал ли их убеждениям кто или нет, им все равно было. Некоторые звонили какими-то ключами, хвастаясь, что имеют власть каждому, кто ослушается, закрыть ворота, через которые ходят к Богу, а между тем никому не закрывали, а если и делали это, то делали как бы в шутку. Кроме того, видел я, они не смели делать этого слишком смело и открыто, потому что, как только кто-нибудь хотел немного построже поступить, на него нападали, что он-де указывает на отдельных лиц. Поэтому некоторые, не смея говорить, письменно боролись против грехов, но и на них кричали, что они распространяют ересь, почему или отворачивались от них, чтобы не слушать, или сгоняли со ступеней, выбирая себе более скромных. Видя это, я сказал: "Глупо желание их в наставниках и советниках иметь своих последователей и льстецов".- "Таков уж свет,- сказал толмач,- и это не мешает. Если бы этим крикунам все было позволено, кто знает, чего бы они не натворили; нужно указать им границу, которой они не могли бы переступать".
8. "Пойдем,- сказал я,- посмотрю, как они дома, вне кафедры, устроили свои дела; думаю, что там, по крайней мере, никто не ограничивает их и не препятствует им ни в чем". Вошли мы туда, где жили священники; я думал, что найду их за молитвой или за изучением таинств, но, к сожалению, нашел, что одни, развалясь в перинах, храпели, другие, сидя за столами, пировали, до дурноты совали и лили в себя, третьи проводили время в пляске и прыганий, иные набивали мешки, сундуки, кладовые, иные занимались прелюбодеянием и пошлостью, некоторые привязывали шпоры и имели, дело с кинжалами, шпагами и ружьями, некоторые с собаками гонялись за зайцами, так что за Библией-то проводили меньшую часть времени, а некоторые почти никогда нe брали ее в руки, и все-таки назывались учителями слова. Видя это, я воскликнул: "Да сжальтесь же надо мной; неужели таковы должны быть путеводители в рай и примеры добродетели. Найду ли я что-нибудь на свете, в чем не было бы хитрости и обмана?" Некоторые из них, услышав это и поняв, что я жалуюсь на их противозаконную жизнь, начали коситься и роптать на меня: если, дескать, я ищу ханжей и каких-нибудь поверхностных святых, так искал бы их в другом месте, они же знают, как исполнять свою обязанность в церкви и как держаться дома и между людьми. Таким образом, я должен был замолчать, хотя отлично видел, что это - безобразие: на ризе носить панцирь, над скуфьей шлем, в одной руке закон, в другой меч, спереди ключи Петра, а сзади кошелек Иуды, иметь ум, наостренный на Священном писании, сердце, испытанное в религиозных обрядах, язык, полный набожности, а очи - прелюбодеяния.
9. В особенности я обратил внимание на тех, которые очень искусно и набожно умели говорить на кафедре и казались себе и другим не иначе, как ангелами, сошедшими с неба, но в обыденной жизни были так же невоздержны, как и остальные; я не мог удержаться, чтобы не воскликнуть: "Вот трубы, из которых вытекает добро, а в них самих ничего не остается". Толмач сказал мне на это: "И это божий дар - уметь хорошо говорить о божественных предметах".- "Верно,- сказал я,- что это Божий дар, но должен ли он ограничиться одними словами?"
10. Между тем я заметил, что все они имеют над собой начальников (названных епископами, архиепископами, аббатами, настоятелями, деканами, суперинтендантами, инспекторами и т. д.), мужей важных и видных, к которым все питали уважение; я подумал: почему эти начальники не смотрят за порядком среди подчиненных? Желая разузнать причину, я зашел за одним в его комнату, затем за вторым, за третьим, четвертым и т. д. и нашел всех их очень занятыми, так что они положительно не имели времени наблюдать за подчиненными. Занятия же их (кроме некоторых, общих с подчиненными) состояли, как они сами рассказывали, из реестров церковных доходов. Тогда я сказал: "Мне кажется, их по ошибке называют духовными отцами, вернее было бы назвать их доходными отцами". Толмач ответил: "Нужно позаботиться о том, чтобы церковь не потеряла того, чем благословил ее господь Бог и что даровано ей от признательных предков". В это время один из них с двумя ключами, висящими на поясе (называли его Петром), выступил вперед и сказал: "Мужи, братья, не годится, чтобы мы забыли слово божие и служили за столами и денежными ящиками; выберем поэтому известных лиц и поручим им эту работу, а сами предадимся молитве и проповеди". Услышав это, я обрадовался, потому что, по моему мнению, это был добрый совет. Но из них никто не хотел понять этого, они считали, принимали, выдавали, а сами опять расходовали, молитву же и проповедь предоставляли другим или исполняли беспечно.
11. Если который-нибудь из них умирал и заботы начальника должны были перейти к другому, я заметил здесь не мало ухаживания, выглядывания, намеков, подмигиваний: каждый, прежде чем успело остыть место после умершего, торопился снискать себе расположение среди этих начальников. Тот, кто распоряжался свободным местом, собирал от них и о них мнения, которые были очень разнообразны. Один доказывал, что он родственник ему по мужской линии, другой - по женской, третий - что давно уже служит старшим, а потому заслуживает перемены места, четвертый утешался тем, что давно уже имел обещание, пятый, благодаря своему происхождению от знатных родителей, надеялся быть посаженным на почетное место, шестой предъявлял рекомендацию, выпрошенную где-нибудь в другом месте, седьмой раздавал подарки, восьмой уверял, что имеет глубокие, высокие и широкие знания, требовал места, на котором мог бы показать все это, так что всему этому не было конца. Смотря на это, я сказал: "Ведь это не порядок самому втираться на такие места, а надо бы скромно дожидаться приглашения на них". Толмач ответил: "А что же приглашать нежелающих-то? Кто имеет намерение, тот должен сам объявить".- "А я, в самом деле, предполагал,- снова сказал я,- что при этом надо ожидать божьего призыва". Он снова заговорил: "Что же, ты думаешь, что Бог с неба призывает кого-нибудь? Призыв Бога есть благоволение старших, которое может заслужить всякий, кто желает иметь место".- "Вижу,- сказал я, - что здесь никого не надо ни искать, ни принуждать к церковной службе, а скорее гнать от нее. Между тем если и надо было искать этого благоволения, то надо было бы искать его так, чтобы каждый добивался его своим скромным, тихим и дельным служением церкви, а не так, как я здесь вижу и слышу. Как бы там ни было, но это непорядок".
12. Увидя, что я твердо стою на своем, толмач мой сказал: "Правда, что в христианской жизни и даже в жизни самих богословов найдется более недостатков, чем где-либо, но и то правда, что и плохо жившие христиане хорошо умирают, так как спасение человека основано не на поступках его, а на вере, и если последняя правильна, то нельзя не достигнуть спасения. И так не горюй, что жизнь христиан нехороша: достаточно, чтобы вера была твердая".
13. "Все ли, по крайней мере, согласны между собою в этой вере?" Он ответил: "Немного разницы и здесь есть, но что же из этого? Все тем не менее имеют одно общее основание". И повели меня за какую-то решетку посередине большого этого храма, где я увидел круглый камень, висящий на цепях; называли его камнем испытания*. К нему подходили знатные люди, каждый неся что-нибудь в руке, например: кусок золота, серебра, железа, свинца, песка, мякины и т. д.; затем каждый дотрагивался до этого камня тем, что принес, и хвастал, что выдерживает пробу; иные зрители уверяли, что не выдерживает. Из-за этого кричали друг на друга, потому что никто не позволял хулить свое, да и никто не хотел уступить первенство другой вещи; потому-то они ругали друг друга, проклинали, хватали друг друга за волосы, за уши и за что ни попало и дрались. Другие спорили об этом самом камне, какого он цвета. Некоторые доказывали, что он синий, другие - что зеленый, третьи - что он белый, а четвертые - что черный; нашлись даже такие, которые говорили, что он переменчивых цветов: какой предмет приближается к нему, таким он и кажется. Некоторые советовали разбить его и, превратив в пыль, посмотреть, каков он будет; другие не позволяли этого. Некоторые говорили даже, что этот камень возбуждает только ссоры, а потому, чтобы прийти к соглашению, его надо снять и удалить; к этому мнению присоединилась большая часть и самые знатные между ними, другие же осуждали эту мысль, говоря, что они охотнее лишатся жизни, нежели допустят это. Когда ссора и драка стали более общими, видно было, как многие были избиты, а камень все-таки остался на своем месте. Он был круглый и очень гладкий, и кто бы ни брался за него, не мог удержать его: он тотчас же выскальзывал из рук и продолжал свои вращения.
* (В образе этого камня выступает Библия. У Иоганна Андреэ ("Блуждания пилигрима в отечестве", § 40, "Ереси") есть фраза, послужившая источником для Коменского: "А в середине зала был подвешен на золотой цепи лидийский камень, за которым все признавали чудодейственную силу и неисчислимую ценность. Однако о его цвете существовало невероятное расхождение мнений".)
14. Выйдя из ограды, я увидел, что вокруг этого храма находится много часовен, куда входили те, которые не могли прийти к соглашению у камня испытания, и за каждым из них тянулась толпа народа; первые давали последнему предписания, как и чем отличаться друг от друга. Одни отличались тем, что были отмечены огнем и водой, другие всегда имели наготове изображение креста в горсти или кармане, другие носили с собой вместе с тем славным изображением, на которое все должны были смотреть, еще сколь возможно больше маленьких изображений, для большего совершенства; иные, молясь, не становились на колени, считая это фарисейским обычаем, иные не терпели музыки, как веселой вещи; иные никому не позволяли учить себя, а довольствовались внутренним откровением; одним словом, обозревая эти часовни, я всюду видел какие-то особые предписания.
15. Одна из часовен была больше и прекраснее всех, блестела золотом и драгоценными камнями, и в ней слышался звук веселых инструментов. Туда повели меня и советовали особенно посмотреть, потому что в ней богослужение лучше, чем где-нибудь. Действительно, по стенам висели какие-то фигуры, указывающие, как попасть в рай. Некоторые были нарисованы делающими себе лестницы; они приставляли их к небу и поднимались по ним; некоторые сносили холмы и горы, чтобы по ним подняться вверх; иные делали крылья и привязывали их себе, другие, наловив крылатых животных и связав несколько их вместе, привязывали себя к ним, надеясь вместе с ними полететь, и т. д. Много здесь было священников в разнообразных одеяниях, которые показывали и хвалили народу эти фигуры, выучивая притом самым разнообразным способам, как отличаться от других. Один из них сидел на высоком троне, разодетый в багрянец и золото, и раздавал ценные дары верным и послушным. И мне здесь показался порядок лучше и красивее, нежели где-нибудь. Но когда я заметил, что они осуждают другие секты, страшно угнетают их и все их действия бранят и преследуют, то почувствовал подозрение к этому; в особенности, видя, что при несмелых ответах и защите они обманчиво привлекали к себе людей, принуждая их камнями, водою, огнем и мечом или золотом. Мало того, между самими ними видел я много распрей, ссор, зависти, старания столкнуть друг друга с места и другие беспорядки. Поэтому оттуда я пошел посмотреть на тех, которые называли себя обновленными*.
* (Obnowenymi Коменский называл всех протестантов, как лютеран, так и "реформи рованных" (англикан).)
16. И вот я заметил, что некоторые из тех часовен (две, три, находящиеся близко одна от другой) сговорились быть заодно; но никак не могли отыскать ни одного способа, как бы поравняться между собой, так как каждый, что забрал себе в голову, на том и уперся, стараясь и других убедить в том же. Некоторые, поглупее, держались того, что им напели в уши, другие - похитрее, как видели где выгоду, так и переходили туда и опять уходили, так что я очень сожалел об этом странствовании любезных мне христиан*.
* (Судя по этому месту, Коменский имел мечту об объединении всех протестантских церквей.)
17. Но были тут и такие, которые не вмешивались в эти беспорядки, но ходили молча, тихо, как бы в раздумье, взирая на небо и будучи приветливы ко всем; и были они невзрачные, бедные, изнуренные постом и жаждой. Над ними смеялись, кричали и свистали вслед им, толкали и дразнили их, подавали крюк, подставляли ножку и проклинали их; они же ходили среди последних, как слепые, глухие, немые. Когда я увидел, что они входили и выходили в особенное отделение на клиросе, и хотел пойти туда и посмотреть, что у них там, толмач остановил меня и сказал: "Что тебе там делать! хочешь, что ли, также служить посмешищем? нашел куда стремиться". Так я и не пошел. Но увы, я и не заметил, сбитый с толку своим несчастным Обманом: здесь я пропустил центр неба и земли и дорогу, ведущую к полноте радости; и снова повели меня окольными дорогами по лабиринту света, пока мой Бог не спас меня и не привел снова на дорогу, потерянную на этом месте; когда и как это случилось, расскажу потом. Но тогда я не подумал об этом, напротив, в поисках за одним только внешним спокойствием и удобством я спешил рассмотреть свет в других местах.
18. Не умолчу о том, что еще случилось со мной в этой улице. Вездесущ мой уговаривал меня, чтобы я поступил в духовный сан, уверяя, что уже самою судьбою я назначен в это сословие, и я сам сознаюсь, что у меня была наклонность к тому, хотя не все обычаи священников нравились мне. Тем не менее я поддаюсь увещаниям,, беру клобук и капюшон, вхожу туда и сюда рядом с другими на ступеньки, пока не определили мне собственную. Но, оглядываясь на них, я заметил, что некоторые повернулись ко мне спиной, другие качали головой, третьи косились на меня, четвертые грозили пальцем, а пятые указывали вилы. В конце концов, некоторые, набросившись на меня, согнали и поставили другого с угрозою, что этого еще для меня недостаточно. Испуганный, я побежал к своим проводникам и воскликнул: "О я несчастнейший человек на этом свете! ведь после этого все пропало".- "Без сомнения,- сказал толмач,- потому что ты не остерегаешься, чтобы не вооружить людей против себя. Кто хочет быть с людьми, тот должен приноравливаться к людям, а не так, как ты, везде сглупа рубить с плеча".- "Я, право, не знаю,- сказал я,- тогда я лучше все брошу".- "Нет, нет,- возразил толмач,- нельзя отчаиваться. Не можешь быть тем, будешь чем-нибудь другим. Пойдем только, посмотрим дальше",- и, взяв меня за рук, повел.
Довольно поучительно, не правда ли?

Нижеприведённую цитату можно вполне использовать для правил на нашем форуме:

Он пишет, что большое количество учителей является причиной такого множества сект, для которых скоро не хватит названий. Каждая церковь оценивает себя как истинную церковь или по крайней мере как самую чистую и верную часть её, в то время как в среде своей они преследуют друг друга с горькой ненавистью. Нет надежды, что они примирятся между собой; они встречают врагов с непримиримой враждой. Из Библии они выковывают свои различные вероучения; это их крепости и бастионы, за стенами которых они защищаются и отражают атаки. Я не скажу, что эти исповедания веры сами по себе плохие, хотя во многих случаях мы можем признать, что они таковы. Они становятся таковыми, поскольку разжигают огонь вражды; только отложив их в сторону, было бы возможно взяться и залечить раны церкви. "У этого лабиринта сект и различных вероисповеданий есть ещё один лабиринт; это любовь к диспутам... Чего этим достигли? Был улажен хоть один научный спор? Никогда. Только возросло их число. Сатана — это величайший словоплёт: он никогда не терпел поражения в словесной перепалке... В Богослужении слов человеческих обычно больше, чем Слова Божьего. Каждый щебечет, как ему угодно, или убивает время в научных изысканиях и опровержении чужих точек зрения. О новом рождении и о том, как человек должен измениться в подобие Христа, чтобы стать сопричастным Божественной Натуре (2 Петра 1:4), почти и не говорят, равно как о силе ключей. Церковь почти утеряла силу связывать, осталась только распускающая сила...